Андре Бьёрке - Паршивая овца [Мертвецы выходят на берег.Министр и смерть. Паршивая овца]
Я попробовал зайти с другой стороны.
— Я считал, что вы, Бернер, занимаетесь более респектабельной деятельностью. — Как будто в мире финансов можно говорить о респектабельности!
— Да?
Я начинал обливаться холодным потом. Он не реагировал, и беседа велась не совсем так, как я рассчитывал.
— Полиция будет очень заинтересована моими наблюдениями.
Карл Бернер ухмыльнулся.
Иоахим Бернер положил на стол свои кулачищи и посмотрел на меня стальными глазами.
— Мне стоит воспринимать это как шантаж, Веум?
— Тогда я вынужден быть невежливым и указать вам на дверь. — Он даже не стал протягивать руку по направлению к выходу, а просто кивнул.
— Это все, что вы имеете мне сказать?
— Да, это все.
— Мы не обсуждаем наши внутренние проблемы с первым встречным! — опять влез Карл.
— Может быть, вы предпочитаете это делать с полицией нравов или газетами розничной продажи? Уверен, что подобный материал их заинтересует. Тут есть за что ухватиться в прямом смысле.
— Не советую тебе, Веум, пробовать этот путь, — ответил Карл. — У нас есть свои средства.
— Где? На счету в Швейцарии?!
Иоахим Бернер крякнул.
— Карл, проводи Веума до дверей. До дверей лифта. Если он не уйдет по доброй воле, позвони в полицию. У нас нет времени на всю эту чепуху.
Я поднялся.
— Понимаю. Я ухожу по доброй воле. Но не удивляйтесь, если нам придется встретиться вновь.
Иоахим Бернер не ответил. Он уже успел открыть папку с документами, лежавшую у него на столе, и углубиться в чтение бумаг, вооружившись золотой перьевой ручкой. Он занялся подписанием документов сегодняшнего дня. Я порадовался, что у меня не было займа в этой фирме. Иначе он потребовал бы его возврата в течение одного дня.
Карл Бернер послушался приказа и проводил меня до дверей лифта. Я вежливо кивнул на прощанье секретарше, занявшей место Кари Карсте, но взамен получил лишь ледяной взгляд.
Перед лифтом Карл меня задержал. Он уже успокоился, и лицо его приобрело нормальный цвет загара солярия, но темные глаза по-прежнему горели ненавистью.
— Послушайся моего совета, Веум. Держись от меня подальше. Если нет…
— Если нет… тогда ко мне наведается коммерческий директор?
— Если нет… ты пожалеешь.
У них были куриные мозги. И они не обладали чувством юмора. Они были не в состоянии сказать что-либо оригинальное. Если бы кто-нибудь мог мне объяснить, почему они всегда имели такой успех.
С этой мыслью я вошел в лифт.
Ответ, который я сам нашел на свой же вопрос, не предвещал ничего хорошего. Ни для меня, ни для Карла Бернера, ни для королевства Норвегии.
25
Это было кафе того типа, что во множестве возникли в первой половине 80-х годов. Пол, расчерченный на квадраты, как шахматная доска, расшатанные венские стулья и столы, клиентура из романов маркиза де Сада, которые он написал в минуту скуки.
Я ждал своего друга журналиста Пауля Финкеля, заказав чашку черного кофе и бутерброд с раздавленным куском омлета и от нечего делать разглядывая посетителей кафе. Благо, что времени у меня было предостаточно. По всем законам природы я должен был бы чувствовать себя стариком по сравнению с ними, но происходило прямо противоположное. Хотя и было утро, они скучали, как будто просидели здесь целый день.
Судя по внешнему виду, большинство из них были а ля свободные художники, получившие заем из банка на учебу. Почти все они пребывали в тоске, и я решил, что семестр подходит к концу. За соседним столиком разместились двадцатишестилетние Ромео и Джульетта, любившие друг друга вот уже тысячу лет и утратившие последнюю искру священного чувства еще во времена раннего Ренессанса. Они почти сливались с белой стеной, до того бледны были их лица. А Джульетта еще и подчеркнула свою томную бледность косметикой и лиловой помадой.
Чуть поодаль сидел такой же уставший от жизни молодчик в сером в черную крапинку пиджаке, белой рубашке с розовым галстуком и брюках в широкую клетку, которые в одно мгновение могли бы обеспечить ему работу на манеже цирка. Светло-золотистые локоны были зачесаны назад с высокого лба, перерезанного морщинами тяжелых раздумий, для которых наверняка имелись основания. Он бездумно листал один из современных модных журналов, для чтения которых нужен диплом института торговли, чтобы продраться сквозь все эти интервью и объявления.
На столе перед ним стояла зеленая бутылка и высокий тонкий стакан — и в той, и в другом была французская минеральная вода, которую продают в три раза дороже, чем норвежский «Фаррис», и которая никоим образом не может с ним сравниться по качеству. Но зато французская бутылка больше подходит к пиджаку и интерьеру.
В самом дальнем углу за этим Оле-Лукойе сидел согбенный студент лет тридцати пяти и что-то лихорадочно строчил в лежащей на столе тетради с отрывными листами с такой скоростью, что сразу становилось ясно — ему есть что сказать миру, а Судный день, по всей вероятности, будет возвещен по телевидению сразу после выходных.
Около двери, держа в поле зрения все происходящее на улице, играли в карты четверо темнокожих иностранцев. Через равные промежутки времени один из них вставал и выходил на улицу. Довольно скоро он возвращался обратно, что-то буркал, и игра продолжалась. Может быть, он регулярно оставался «дураком», а может, просто ходил опустить новую монету в парковочный автомат. Я не знал наверняка, но, когда сидишь вот так в бездействии, в голову часто приходят самые невероятные мысли.
Когда наконец явился Пауль Финкель, я добрался уже до дна кофейной чашки и долго и безуспешно боролся с куском омлета, так и не поняв, кто же мог все-таки победить в этой неравной борьбе. Финкель фыркнул в усы, похлопал себя по пузу и купил поллитровую бутылку пива и половинку яйца. Все дело в том, что в этом кафе нужно было купить что-нибудь из еды, прежде чем вы могли заказать алкоголь. Но все устраивалось очень просто — вы покупали половинку яйца, украшенную давно увядшим листом салата и двумя сдохшими креветками, и пожалуйста — получайте штамп на ладонь, который позволит вам заказать все, что душе угодно. Если вы не хотели есть яйцо, то могли просто вернуть его на прилавок, когда собирались уходить. Похоже, что посетители проделали это по крайней мере раз двадцать. Яйцо покрылось зеленоватым налетом, и вряд ли кто-нибудь из проголодавшихся клиентов осмелился бы его попробовать.
Но Пауль Финкель, похоже, и не собирался ничего пробовать. Да и вообще он предпочитал еде питье. Принесенная им бутылка пива была, совершенно очевидно, не первой сегодня и наверняка не последней.
Я знал его еще со времен детского сада, где он интересовался такими важными вещами, как разборка будильников, вскрытие трупов выпавших из гнезда птенцов и наливание грязной воды в пакеты с едой воспитанников детского сада во время прогулок в парке.
В школе он сидел на задней парте и саркастически комментировал происходящее у доски, а уж в гимназии равных ему не было. Он никогда не принимал участия в дискуссиях и спорах, зато всегда мог высмеять происходящее. И самые ядовитые заметки в школьной газете всегда подписывал: «Пф».
Позднее жизнь стала окрашиваться в черный цвет. Он дважды женился и дважды со скандалами разводился. В активные периоды жизни он принимался за завоевание особого положения на рынке сексуальных партнеров, изматывался на дискотеках и пробежках по утрам, пока ужасные ангины не приостанавливали его бурную деятельность.
Сейчас у меня возникло чувство, что он по-прежнему сидит на задней парте. Его ирония ничуть не изменилась с тех пор, только стала чуть более бесцветной и чуть менее содержательной.
Он отпил первый глоток и демонстративно фыркнул в усы.
— Я все бросил и помчался сюда, как только ты мне позвонил.
— И чем же ты занимался? — спросил я. — Заполнением очередных купонов очередной лотереи?
Он долго смотрел на меня и наконец соизволил произнести:
— Нет, государственного займа.
— И что, ты когда-нибудь выигрываешь?
Он покачал головой.
— Пути Господни неисповедимы.
— Но зато тебе есть на что надеяться.
— А тебе?
— Я никогда не пытаюсь играть с судьбой. Я всегда проигрываю.
Другие посетители наверняка одобрили бы нашу беседу. В ней наблюдалась глубина, которую они захотели бы познать.
— Ну? — сказал я.
Он кивнул и отпил еще глоток из кружки.
— Отличное пиво! — Он посмотрел на мою кофейную чашку. — Ты что, пьешь черный?
— Я за рулем. Да. Так что там с Бернером?
— У тебя темп, как у американца, Варг. Неужели ты так никогда и не научишься расслабляться?
Я сделал гримасу.
— В противоположность тебе, у меня часто возникает необходимость ответить на вопросы жизни и смерти, а их не так легко перенести на следующее утро.
